Глава 21.
"Pоман в стихах - 7".
"Дорогая миссис Харгривс! Предчувствую,
что после стольких лет молчания это письмо
покажется Вам голосом с того света, и все же я
верю, что годы не стерли память о днях, когда мы с
Вами переписывались. Я начинаю убеждаться, что
память старого человека с трудом удерживает
недавние события и новых друзей..."
Лютвидж Доджсон (Льюис Кэрролл) -
миссис Харгривс (Алисе Лидделл).
*
- Не очень-то и понятно... А что было дальше?
- Дальше? - казалось, он удивлен, - но это... почти
все.
- Значит, все-таки было что-то еще? - я слегка
замялся, но все же сказал, - ведь ты же ангел, ты не умеешь
лгать и не умеешь говорить "нет"; расскажи, что было дальше.
- Но дальше почти уже ничего не было, с ума я не
сошел, не умер, ну, что еще? Как ты думаешь, - Льюис Кэрролл
был действительно влюблен в Алису Лидделл?
- Это имеет отношение к твоей истории?
- Конечно. Ты пишешь? Запиши тогда еще вот что...
Though I oughta bare my naked feelings
Though I oughta tear the curtain down
I held the blade in trembling hands
Prepared to make it but just then the phone rang
I never had the nerve to make the final cut
*
Я деградировал. Затея с киллером - обернулась
выброшенными на ветер деньгами. Я бы мог на это проклятое
золото купить пластинок "Би Джиз" или еще чего... Дичайшая
глупость! Почему он не убил меня? Вероятно, я опять что-то
напутал или не так понял.
Меня обманули!..
Они знали все с самого начала! Они взяли деньги и
посмеялись надо мной. Как... в дурацком кино. Типичная
трагикомедия. Подсунули мне каких-то опереточных бандитов...
Что они со мной сделали? В чем я провинился? Почему
они не убили меня?
*
Но как тогда я оказался на ночных улицах?
Девичье поле.
Я хорошо помню эти места. Они для меня почти родные.
Здесь, на улице Бурденко, в подвале жилого дома, проходила моя
первая выставка. Было масло, темпера и коллажи. Концерт на
открытии. Хиппи восьмидесятых. Любовь на тусовке.
Ничего не было.
Свернул на Малую Саввинскую.
...Работа. Одна, другая. Учеба. Смерть друга,
убийство тела. Музыка, слишком много музыки.
Нет, конечно же - ничего не было.
Кто ты?..
У тебя очень красивые глаза. Наверно, каждую секунду
где-нибудь звучит эта глупая фраза, люди на разных языках, в
разных странах - повторяют: у тебя очень красивые глаза. Больше
и говорить нечего. Я запомню только глаза. Они словно
серебряные. Когда в лесу прошел дождь - только прозрачные капли
серебра теперь блестят на тонких нитях паутинок.
Как красиво...
Я никогда не видел сверкающие в каплях дождя паучьи
сети. Я сам будто паук.
Нет, ничего не помню.
Что я узнал о любви?
Был любим? Любил?
Нет, ничего не помню. Точно паутина дрожит. Легкие
тени переливаются радугой. Стремительно несется надо мной...
страшное небо...
Тогда - должна была начаться любовь, но... чуда не
произошло вновь.
И тебя не было.
Но что я знал о любви?
Как они живут? Как они могут жить?
Они ведь как-то находят общий язык, они ведь беседуют
друг с другом. Они ведь как-то живут, любят, умирают. Я прочел
их книги, немного, но мне говорили: это - лучшие. Я поверил в
их музыку; я молился их идолам, клялся, камлал, - что из того?
Стал ли я человеком? Я был негодяем и страдальцем, я умирал и
убивал, но - что из того? Наконец, я махнул рукой: пусть все
идет как идет, пусть - некое "оно" само меня вытащит, сделает;
нет же, нет.
Стал ли я человеком?
Я стал пародией на человека.
Я думал: любовь привяжет меня к земле. Что ж, любовь
не смогла меня привязать даже к тем, кого я любил. Я предавал и
меня предавали.
Любовь могла бы спасти. Но, нет: ничего нет.
Словно заклятие, проборматывал я тексты истории
последних дней моей жизни, опять и опять повторяя слова, фразы,
вспоминая поступки, переигрывал мысленно их так и эдак... Как
будто я об этом уже писал. Вот забавно!
Думал: литература откроет мне суть человека. Они
говорили: слово есть бог. Что ж, я поверил им. Вернее, нет, я
попытался им поверить.
Я смеялся над их мыслями, я издевался над их
чувствами, но я же хотел как лучше...
Оказалось - то, над чем плачет один, для другого -
пустяк, шутка, глупость. Они научились оценивать боль. Или
паковать счастье в заранее заготовленные формы. Рассуждать о
удачной или неудачной смерти. Какой уж там бог! Одни слова... в
котоpых... очень, слишком много... смысла...
Пародия на человека.
Вижу, что горят фонари. У подъезда стоит машина. Окно
зажглось. Раз, два, три... На четвертом этаже. А тело жило на
пятом. А я живу на тринадцатом.
Вероятно, меня тоже не было. Жаль.
В последнее время меня очень душила моя кожа. Я
задыхадся в ней... Естество тяготило меня. Значит ли это, что я
начал наконец-то понимать этого "человека"? Кажется, подобное
состояние они называют самогипнозом: если долго повторять: "я
ангел, мне пора домой" - постепенно почувствуешь себя этим
самым потерявшимся на Земле ангелом.
Но я должен, я просто обязан: либо забыть о том, кто
я такой, либо - вернуться. Невыносимо!
Невыносимо висеть в пустоте. Между адом и раем. Между
человеком и ангелом. Почему я жив? Если таково наказание, то
могу я хотя бы знать конкретно - за что оно? Как долго оно
продлится? Я устал. Если я в чем-то когда-то не раскаялся, если
от чего-то отступился, - я готов принять любые условия, любые!
Вспомнить, вернуться...
Я сдаюсь.
Я не знаю, как устроен этот механизм.
- Я вам не техник-смотритель!!...
Неужели никто не услышал? Вышел на набережную.
Только бы сейчас дойти. Не упасть тут, - дойти. Я
должен, я больше так не могу. Если они опять мне не позволят, я
сойду с ума.
Но я ведь не сошел с ума?
Двадцать или больше видеокассет с фильмами про
ангелов. Бесконечные "Майклы" и "Неба над Берлином". Звенящие
колокольчики. Клипы "Рема" и "Алисы". Рождественские открытки.
Литературные произведения, песни...
Пошлость на пошлости.
Крылья! По моей просьбе мне сделали крылья. Почти
настоящие, маленькие, легкие крылья, - на таких не летают, -
просто так, для красоты. Им же не видны настоящие крылья!
Значит, надо специально для них сделать ненастоящие, они верят
лишь ненастоящему. Так Мамаша Фортуна наколдовала единорогу
искусственный рог, для зрителей, - а то они, толпа алчных
безумцев, толпясь у клетки, принимали единорога за обыкновенную
белую лошадь.
И потом - мне ведь нельзя зазнаваться. Искусственные
крылья - такой хороший способ иронично относиться к самому
себе.
Но я так хотел быть обыкновенным...
Искусственные крылья можно сломать, снять, в крайнем
случае - оторвать или отрезать. А как мне быть с настоящими? Их
не отрежешь. Я их даже почти не чувствую.
Я уже почти ничего не чувствую.
Удивительно.
Как-то дожить. Опять, еще один раз, как-то дожить.
Дотянуть, дотянуться до следующего дня. Потом еще минута и еще
час. И потом еще день. Люди, события, чувства, числа...
Они пробормотали меня. Выбормотали.
Неужели: все?
Очень неправильный вариант жизни, - он не получился,
надо еще раз... все ведь уже известно.
Любовь, смерть, ты, я - математические величины.
Цифры. Опередить, обмануть, запутать или даже запугать их. Как
можно испугать цифры? Ты это я.
Цифры, цифры...
Ци-фры... Ци-ци-ци. Какой мерзкий звук. Будто по
стеклу. Сейчас, сейчас... майор Том вернется, и диктатор Пинк
тоже вернется, и я вернусь тоже.
Сейчас мы все вернемся.
От странного, удивительной, гнетущей нежности страха
становилось жарко.
Мы должны встретится: ты и я.
Издалека, в разноцветной подсветке прожекторов,
парящий над набережной Новодевичий всегда казался огромным
космическим кораблем...
Ведь это майор Том прилетел, он спасет меня, он
сломает Космический лед...
Я сошел с ума?
Когда же наконец один из нас станет самоубийцей?
Но тогда и только тогда - другой отправится домой. А
к тому, кто останется на Земле, - вернется Вероника. Чтобы
умереть, надо стать человеком. Чтобы жить, надо умереть. Звучит
как какой-то декадентский и совершенно несерьезный бред!
Но это не бред. Все продумано и вычислено.
Все равно боюсь.
Я боюсь.
Я должен умереть. Еще раз. Я должен умереть. Каждая
мысль, каждое чувство - здесь - лишает меня того единственного,
которым я являюсь - там. Но, вероятно, мое несчастное сознание
должно было испытать здесь все. Так испытывают самолеты,
гоночные машины, так механизмы испытывают на прочность. А я
ведь должен был знать о своем механизме все. Либо к дьяволу
разломаю проклятый агрегат, либо он у меня взлетит!
Какие ясные, какие безнадежно простые мысли!..
Я так хотел понять его устройство...
Теперь знаю: ошибся.
Он действительно сложнее, чем я думал. А я не должен
был думать. Я оправдываюсь.
...Уйдем отсюда, мне страшно.
Нет, я не оправдываюсь! Я боюсь его, он причиняет мне
боль. Почему он причиняет мне боль?! Я не хочу, чтобы он
причинял мне боль!..
- Я готов! Я не выдержал пыток, в чем вам надо
признаться? Эй, я иду, я уже иду.
Не надо делать мне больно, я иду.
"И они пошли. Но куда бы они ни шли и что бы ни
случилось с ними... мальчик... всегда будет играть в этом...
Зачарованном Месте..."
...Он спустился к озеру, к воде. Но воды не было. Был
лед. Какая долгая ночь.
Вечный лед.
Позволь мне последний раз посмотреть в твои глаза.
Это серебро. Я хочу запомнить лишь серебро. Можно... я поцелую
тебя на прощание... Тебе это надо?.. Можно я...
Я уже пришел. Я уже здесь.
Мост манил его.
Черная громада железнодорожного моста звала, тянула к
себе.
Стой, они, там, убьют тебя.
Я должен понять.
Я хочу простить себя!
Да разве он жил?
Вероятно... и не жил вовсе.
У него была любовь, которую он не сберег.
Любил ли он? Умел ли он любить?
Вот и сейчас: что он теряет? Жизнь? Смерть?
Определенно, я сошел с ума.
Он устал думать, устал решать и сомневаться, ждать и
надеяться. Он устал анализировать свои поступки, устал понимать
и себя, и других. Да понимал ли он кого-нибудь, хотя бы - себя?
Иди.
Неужели так просто?
Меня никто не остановит?
Да?
Да?
Ну и к черту, к дьяволу, все. Еще раз: все. И еще
раз... Какая долгая ночь. Много, очень много ступенек.
Мост распахнулся перед ним.
- Я пришел, Вероника.
Я врал тебе. Я не человек, я - ангел.
Ты болен. Ты играешь. Тебе не надоело валять дурака?
Ты не веришь, что я ангел?
Ты прицепил к своим плечам эти паршивые крылья и
думаешь, что все теперь должны обратить на тебя внимание?!
Ты не Вероника! Какие ты слова говоришь! Она никогда
мне так не говорила!.. Крылья валяются где-то дома!
Я не Вероника.
Прости меня! Но... как ты увидела... настоящие...
Веpоника?
Ты живешь какими-то беспомощными иллюзиями и даже не
сегодняшними, вчерашними, - почему?
Потому что я предал тебя, Вероника.
Ты убил своего сына.
Сына, Вероника?
Ты знаешь: он меpтв.
Мы сломали друг друга, Вероника.
Ты опять думаешь только о себе. Неужели ты никогда не
любил меня?
Никогда, Вероника.
Всегда, никогда... Как это на тебя похоже. Неужели
нельзя жить просто?
Нельзя, Вероника.
Несчастный фантазер! Ну зачем я тебе? Неужели ты не
мог просто жить?! Посмотри, я ведь живая, и ты - живой!
Зачем?... что ты придумал?! Ты променял нас на свои дурацкие
иллюзии!..
Но, Вероника...
Что ты как попугай заладил: Вероника да Вероника,
очнись! Неужели ты так ничего и не понял?..
Вероника, но это все равно только ты... не покидай
меня сейчас. Я улетаю, проводи меня, Вероника.
Не кричи! Ты спятил! Ты водишь всех своих девушек на
этот дурацкий мост!.. Меня здесь нет! Очнись!
Я рассмеялся.
Поезд, смотри, - все-таки поезд!
Уйдем отсюда. Мне страшно.
На мост ворвался поезд. Или она действительно
испугалась?
Ее страх передался и мне. Я оглянулся.
Там - кто-то - вероятно, случайный ночной прохожий, -
тоже взошел на мост.
Еще несколько секунд.
Вероника что-то крикнула. Я не слышал.
Выхода не было, оставалось только одно.
Ее крик и грохот поезда оставались теперь вдалеке.
Размахивал руками случайный прохожий, он бежал к Веронике.
...Наклонившись над перилами, они словно что-то хотели понять.
Я отвернулся, я не мог на это смотреть. Когда наконец настала
тишина, там, за стенами Новодевичьего - словно я где-то об этом
уже читал или еще что... не помню...
Там - ударил колокол.
*
Когда открыл глаза...
- Так и писать?
Так и пиши. Я открыл глаза. Что я увидел?
- Постой, так ты не умер?
А ты пробовал?
- Ну... ты мог замерзнуть, утонуть... Да мало ли?
Мало, мало. Ты пиши, так легче.
- Что, в самом деле? Надо попробовать.
Я открыл глаза.
"Не надо так, очень больно, она не сердится на меня?
- Почему ты не взлетел? тебя насилу вытащили - крылья намокли,
потянули вниз, скажи спасибо, что... - Она не обиделась на
меня? - Вот этого уже никто не узнает. - Что так? - Она
утонула, хотела спасти... - Да? вот ведь странно."
Так не бывает.
Они опять обманули его.